ОПИСАНИЕ ЛАДОЖСКОГО ОЗЕРА

Часть вторая.

вернуться в оглавление

Плавающие по Ладожскому озеру и живущие вокруг оного россияне обыкли называть главные ветры русскими наименованиями, кои почти те же самые, какие в употреблении у всех наших поморцов, около Белого моря и по берегам Север­ного окиана живущих[1]. Сии названия ветров суть следующие: веток, зимняк, полуденник, шолонник, запад, подсеверной, северик и меженец. Порядок, каким я имена их здесь поставил, уже довольно показывает, которое из них к какому ветру относится. Набережные жители Онежско­го озера также их называют.

В полуверсте от полуторной тони оканчивает­ся берег, принадлежащий е. с. графу Остерману, маленьким ручейком втекающим в озеро, где лежит большой камень, на котором высечен крест. За сим рубежом начинается земля г. баронов Фридрихсов и простирается по берегу до Кексгольмского округа.

В 17 верстах от вышепомянутой тони лежит на берегу чухонская деревушка Тайбола; не преж­де, нежели к ней за восемь верст приближишься, надобно проезжать выдавшийся в озеро мыс, Иголкою называемый, против которого в близком расстоянии лежит небольшой остров, мел­ким лесом покрытый. За сей остров укрываются иногда небольшие суда во время бури. От мыса Иголки к деревне Тайболе берег идет песчаный и мягкий. Ему соответствует и дно озера, потому производится тут рыбная ловля, которую у гг. ба­ронов откупают прасолы и держат там свои не­вода, своих промышленников и водовики. Близ бе­рега повсюду растет крупный лес, на котором оби­тают разные породы мхов из роду ягеля (Lichen). На мокрых местах близ берега часто встречается растение, названное в Ижорском травнике (Flora Ingrica) солнечною росою, а в простом народе во многих местах, особливо около Москвы, под име­нем царских очей известное, которое тем при­мечательно, что цвет свой отворяет в июле месяце только в девятом часу поутру, а в двенад­цатом перед полуднем паки его закрывает, и что от травки сей, когда она, будучи измята, поло­жится в пресное молоко, жидкость сия сседает­ся. Славный Гофман[2] говорит, что травку сию, для ее красоты и действия, надобно назвать Венерушкою (Venerilla). Действие ее, которое бы соответствовало сему названию, довольно не испы­тано, а знаю только я, что некоторые невежды, слывущие ворожеями, почитают ее приворотною травою и обманывают ею влюбленных слепцов. Везде также по песчаному берегу растет трава колосник, или, по-сибирски, дикая рожь, до кото­рой дворовый скот очень падок, так что где он по берегу ходит, там редко траву сию с колосом и с листьями найти можно. Напротив того, набережный крестовник, по песку близ воды ра­стущий, с пригожими своими цветками, видом обороченному вверх дном блюду подобными, от того же скота невредим остается.

Кроме упомянутых растений, находил я на бе­регу разных насекомых, как-то ночных бабочек, диких пчел и божьих коровок, которые по боль­шей части были живы, но едва ползать могли, утомлены будучи волнением озера, в которое за­летают они из лесу при теплой погоде и, не пе­релетев оного, выбиваются из сил, упадают на во­ду и ветром с волнами прибиваются к берегу, где и остаются.

При упомянутой деревушке Тайболе пристани­ща для судов нет. Она вся состоит из двух чу­хонских дворов, близ берега лежащих. За нею внутрь земли крупный идет лес, в котором по разным местам находятся чухонские дворы, по­рознь и отдаленно один от другого стоящие. Все сии лесные жители не столько промышляют в Ладожском озере, которое против их жилищ отдается баронами на откуп прасолам, сколько в Суванд-озере, которое в одной только версте от Тайболы и длины более десяти верст в себе имеет; но как оно местами не очень широко и притом со всех сторон окружено лесом, по причине ко­торого сильные ветры не могут производить на нем большого волнения, то рыбу ловить почти во всякую пору в нем можно. Конец сего озера, к Тайболе подошедший, песчаный имеет берег, на который удобно вытаскивают из воды невода. Ры­бы ловятся там следующие: щуки, окуни, ерши, судаки, плотва, ряпушка, корюшка, сиги, угри, на­лимы, лещи и изредка лососи. Лещи и налимы отменно здесь крупны и жирны. Очень часто один лещ весом бывает в десять фунтов и больше.

Прямо против Тайболы в лесу, с версту от сей деревушки, лежит высокий песчаный вал, по­росший соснягом и ельником, который в отноше­нии к берегу Ладожского озера идет с ним па­раллельно. От сего вала к озеру видна пологая наклонность, по которой везде встречается такой же булыжник, каким озерный берег усыпан. По­чему песчаный оный вал можно почесть старин­ным берегом Ладожского озера, а наипаче, что и в других местах против озера, как например про­тив полуторной тони, подобные оному валу нахо­дятся возвышения и от некоторых гривами назы­ваются. По песчаной земле в лесу везде рассти­лалась лекарственная трава толокнянка, на кото­рой в исходе июня были уже зеленые ягоды. Неразлучно с толокнянкою рос повсюду бруснич­ник, который в ту же самую пору не ягоды, а имел еще на себе цветы. На бористых возвыше­ниях между соснягом и в конце июня попадались еще крупные сморчки, которые цветом были красно-желтые и много походили на кору сосен, возле коих росли.

Тайбольские жители сверх рыбного промысла и небольшого хлебопашества промышляют также ивовою корою, употребляемою на кожевенных за­водах, которую с дерев дерут они весною. На­дранную сушат в своих ригах или овинах, сухую рубят сечками в мелкие щепки и потом отвозят в С.-Петербург, где пуд оных обыкновенно про­дают не свыше тридцати копеек. То же самое делают чухонцы и в других деревнях, так что сей промысел у них почти общий и потому принад­лежит к способам их пропитания. Лесные звери, а именно медведи и волки, которых водится там очень много, немало способствуют и к поправ­лению жителей и к разорению. Поправляются сим промыслом только те, которым зверей сих убивать удается; напротив того, разоряется от них большая часть жителей, у которых часто похища­ют они дворовый скот. В Тайболе при мне слу­чилось, что волки возле самой деревни съели же­ребенка, который по обыкновению чухонцев на ночь оставлен был в лесу со своею матерью. По­утру найдены были одни его кости. Такие при­ключения очень часто с ними случаются.

За Тайболою в семи верстах втекает в озеро небольшой ручей, Лососок называемый, на кото­ром построены две пильные мельницы, где лес пилят наибольше весною и осенью, когда ручей оный водою изобилует; летом же недостаток в воде ход мельниц остановляет или по крайней мере часто прерывает, пока вода перед плотиною скопляется. Летом подходят суда к устью оного ручья, где и нагружаются тесом, но в бурную осень стоять они там не могут, потому отвозится отсюда остальной тес в губу Чертовою Лахтою называемую, которая отстоит от оного ручья с лишком на двадцать верст и в которой тес во всякую пору беспрепятственно на суда грузить можно.

От упомянутого ручья по озерному берегу бес­прерывно продолжается весьма крупный лес, и в 15 верстах от ручья следует деревушка Верницы, лежащая на берегу озера. Она состоит из двух только дворов, в которых живут русские крестья­не, но близ ее в высоком и густом лесу нахо­дятся обиталища чухонцов, которые вообще любят жить в глуши, так что без указателя не скоро их там и найти можно.

Против Верниц верстах в четырех от берега лежит в озере остров Коневец, который протя­жение свое имеет от южно-восточной стороны в северо-западную. Вся окружность его состоит в 11 верстах; широта его не ровна; самая же боль­шая не более как на четыре версты простирается. Он покрыт крупным лесом, между которым до­вольно лугов и пахотной земли, весь принадлежит Коневскому монастырю, лежащему против упомя­нутой деревни Верниц на западном берегу остро­ва. Берег против монастыря песчаный и отмелый; потому для подхода к монастырю проведен дере­вянный мост, отчасти на воде лежащий. По пра­вую сторону моста находится пристань, срубами от озера обгороженная, которая хотя довольно про­странна, но ныне сделалась мелка, и только не­большие соймы заходить и стоять в ней могут.

Коневской монастырь[3] обнесен четвероугольною деревянною оградою, на которой по углам сделаны небольшие башенки. Внутри монастыря наделано несколько маленьких деревянных доми­ков, кои расположены близ ограды, а посреди­не стоит каменная церковь с деревянным сводом и главою. Другая церковь вся деревянная и ста­рая лежит ближе к ограде на правой стороне от входа в монастырь с пристани. В полукаменной оной церкви сооружена гробница над телом пре­подобного Арсения Коневского чудотворца, кото­рый основал сию обитель при великом князе Ва­силии Иоанновиче, отце царя Иоанна Васильеви­ча; но в последовавшие времена монастырь сей разорен шведами и более ста лет был в запусте­нии, даже до времен государя Петра I, при ко­тором паки бытие свое получил, как ниже будет объявлено. В обители сей монахов в бытность мою было только восемь человек. Ими управлял строитель, иеромонах очень неглупый, которого, однако ж, неисправные монахи не очень любили, хотя он от них ни чем себя не отличал: одежду носил такую же как и они, стол имел с ними общий, был к ним ласков и ничем монастырским один не пользовался. Да если бы в отрекшуюся от мира душу и вкралось корыстолюбие, то оно на Коневце не нашло бы себе пищи, которая бы насыщать ево могла. Ибо монастырь сей за­штатный, и братия никакого жалованья не полу­чают, а кормятся единственно от острова, на ко­тором имеют пашню, сенные покосы и держат скот. Но главнейшая подпора в их содержании есть рыбная ловля, которую производят вокруг своего острова в Ладожском озере. От сих промыслов не только сами они всегда довольны, но еще угощают своею трапезою всех к ним приез­жающих. Обыкновение сие ведется здесь со вре­мен преподобного Арсения, который заповедал братии своей, чтоб они всех пришельцев ястием и питием бесплатежно довольствовали.

На всем острове Коневце кроме монастыря нет никакого селения; монастырю же принадле­жит он по указу государя Петра I, с которого получил я от Коневского строителя следующий список:

«1718 года Майя в 6 день, по указу Великаго Государя Царя и Великаго Князя Петра Алек­сеевича, всея великия и малыя и белыя России Самодержца, в Кексгольм Полковнику и Комменданту Авраму Ивановичу Леонтьеву. В прошлом 717 году Июня в 11 день били челом великому Государю Воскресенскаго Деревеницкаго мона­стыря Архимандрит Иоанникий с братиею: в прошлом де 6901 году преподобный отец Арсе­ний, потрудився во святей Афонстей горе колико время, и прият благословение и образ Пресвятыя Богородицы тоя Афонския горы от игумена Иоан­на, прииде в Велико-Новград к Архиепископу Иоанну Новогородскому, и прият благословение от него, отъиде на Нево озеро в Коневской оток, и вселися ту и созда церьковь рождества пресвятыя Богородицы, и обитель согради, и братию совоку­пи, и пожив лета довольна, ко Господу отъиде в лето 6955 Июня в 12 числе; и по представле­нии преподобнаго отца нашего Арсения, в лето 7118 как отдан город Корела и Корельской уезд Королю Карлусу, велено игумену Леонтию с бра­тиею, из вышеписаннаго Коневскаго острова, вы­ехать в великий Новгород в Воскресенской Деревеницкой монастырь, и оной де игумен с бра­тиею, из того монастыря выехал с церковною ут­варью в Деревеницкой монастырь; а ныне де тот Коневской остров со всеми угодьи отдан Тайному Советнику, Генералу Пленипотенциару, Кригс Комисару, Князю Якову Федоровичу Долгорукову; и великий Государь пожаловал бы их, велел оной Коневской остров и остров Восчаной, кото­рой был в присутствии к тому ж Коневскому острову, отдать им с принадлежащими к тем островам угодьи и с рыбными ловли по-прежнему во владение; а они де будут на том Коневском острову созидать святую обитель с прочим населением. И в даче 716 года Марта 24 дня написано: дан Тайному Советнику, Генералу Пле­нипотенциару, Кригс Комиссару, Князю Якову Федоровичу Долгорукову, в Кексгольмском уезде, на Ладожском озере остров Коневец. В нем по мере пашни перелогу пять десятин; пашни лесом поросло десять десятин; лесу непашеннаго и бо­лот семьсот дватцать восемь десятин; и оной остров с пашнею и со всеми угодьи, и со крестьяны ему Тайному Советнику, Генералу Пле­нипотенциару, Кригс Комисару, Князю Якову Фе­доровичу Долгорукову отказан (отдин); а Восчанаго острова в писцовых и в переписных кни­гах не написано, и что в нем пашни и сенных покосов и всяких угодей, то неведомо. А Июля 13 дня 717 года, бил челом Великому Государю Тайный Советник, Генерал Пленипотенциар, Кригс Комисар, Князь Яков Федорович Долгору­ков, чтоб вышепомянутой Коневской остров с угодьи, по ево дачи, отдать Деревеницкому мо­настырю, и Апреля 30 дня нынешняго 718 года, по имянному Его Великаго Государя указу, за приписанием Светлейшаго Римскаго и Российскаго Государств Князя и Герцога Ижорскаго, Его Царскаго Величества верьховнаго действительнаго Тайнаго Советника, и над войски командующего Генерала Фельдмаршала и Губернатора Губернии Санктпетербургской, Кавалера святаго Апостола Андрея и слона, белаго и чернаго Орлов, и Подпол­ковника от Преображенской Лейбгвардии, и Пол­ковника над тремя полками, Александра Данило­вича Менщикова, велено в Кексгольмском уезде Коневской остров, на котором преж сего бывал Коневской монастырь, из котораго монахи с цер­ковною утварью в прошлых годех, как Кексгольм в отдаче был в Шведскую сторону, переведены во оной Деревеницкой монастырь, с пашнею и с сенными покосы и со всеми угодьи приписать и отдать во владение ко оному Деревеницкому монастырю; а Восчаной остров, о котором в че­лобитье онаго Архимандрита написано, что тот остров был в присутствии ко оному Коневскому острову, осмотреть и описать, и пашню и сенные покосы и прочия угодья измерить в десятины, и учинить тому острову чертеж, и сыскать, кто преж­де сего тем островом владел, и ныне не владеет ли им кто? И буде владеет, по какому указу и с котораго года? И о том послать к тебе Его Государев указ; и как тебе сей Его Великаго Государя указ подан будет, и ты б Полковник и Коммендант об отказе вышепомянутаго Коневскаго острова с пашнею и с лесы и с сен­ными покосы и со всеми угодьи к Деревениц­кому монастырю, и о сыске и о досмотре и о мере Восчанаго острова, и о учинении чертежа и о присылке в С.-Петербургскую Губернскую Канцелярию, учинил по вышеписанному Его Ве­ликаго Государя имянному указу. Подлинной под­писали: Вице-Губернатор Степан Клокочов. Смот­рел Иван Бушуев. Пошлин 25 алтын с деньгою взято и в книгу записаны Майя в 6 день».

По сему указу с того времени, как он состоял­ся, владели монахи как Коневцом, так и Восчаным островом, на который однако ж особливой жалованной грамоты они не имели и не имеют; потому стараются ныне укрепить его за собою приказным порядком, поелику он и угодьями изо­билует и не в дальнем находится от них расстоя­нии.

На Коневце великое множество растет ельнику и соснягу, который не только на строение, но и на мачты очень годен. Владельцы острова весьма же­лают продавать оный лес на корню за самую умеренную цену дабы чрез то больше очистить места для пашни и сенных покосов. На сей един­ственно конец вырубают они лес близ монастыря и выжигают сечи, чтоб сеять на них хлеб, кото­рый изрядно там родится. Выключая пахотную землю и луга все горы и равнины на острове покрыты лесом, в котором растет береза, ольха, ива, рябина, черемуха, можжевельник, калина, клен, жимолость и изредка ясень. Из плодоносных кустов водится черная смородина и малина, кото­рой так много, что всех ягод, когда им род бы­вает, монастырские жители выбирать не могут. Кроме сего изобилует остров брусникою, земля­никою, черникою и голубицею. Есть также по бо­лотам и клюква, но весьма в малом количестве. Из прочих диких растений, которых исчисление по великому их множеству было бы слишком про­должительно, упомяну я только о приморском го­рохе (Pisum maritimum), как о таком растении, которое между Ижорскими травами не находится, а на Коневце украшает оно песчаный берег острова красно-си­ними своими цветками и нежными листьями.

Весь остров совершенно чист от всех ядовитых пресмыкающихся, и изредка попадаются только на нем серые ящерки, а в болотистых местах лягушки. Из зверей водятся там лисицы и зайцы, бывают также и волки, но они на острове не живут, а приходят туда зимою с матерой земли, особливо в марте и апреле месяцах, для промысла тюленей, которые выползают тогда из озера на лед и под грудами оного укрываются. Там волки их ищут и нашед пожирают.

В заключение об острове Коневце присовокуп­лю я здесь и басню о Коне-камне, от которого получил он название Коневца. Камень сей лежит на поверхности земли в северо-западной стороне острова версте в полуторе от монастыря, окружен отвсюду лесом и раскиданными дикими камнями, от которых отличается он своею величиною, по­тому что в окружности своей имеет с лишком двенадцать сажен, а в вышину от земли до по­верхности его намерил я в нем семь аршин Он имеет вид треугольника, но как поверхность, так и бока его не ровны по причине горбов и впа­дин. Громада сия есть отрывок серого гранита, какой уповательно и в горах ост­рова сокрыт обретается. Приезжающие на остров ходят его смотреть из любопытства, которое воз­буждает в них следующая повесть. Когда препо­добный Арсений, Коневский чудотворец, посе­лился на сем острове, который нашел он пуст, то спрашивал у набережных жителей, почему на­зывается он Коневцем? Тогда сказали ему, что так называется он по Коню-камню, а Конь-камень получил сие название от старожилых набережных обывателей потому, что каждое лето приносили они ему в жертву по лошади за сбережение их скота, который для корму перевозили они с берегу на остров и без пастуха оставляли его там на целое лето, по прошествии которого покидали одного коня на острове у камня в знак благодарности к невидимым жителям, кои по их мне­нию под камнем находились и скот их летом охра­няли. Оставленный на острове конь зимою обык­новенно пропадал, но тогдашние жители думали, что пожирают коня нечистые духи, под камнем обитающие. Преподобный Арсений, усмотря, что самые рассказчики басни сей не совсем не верили и чертей под камнем живущих как бы боялись, приступил к камню с молитвами, окропил его святою водою и уверил простых людей, что уже черти более быть там не могут; но и тогда были люди, которые сказали, будто бы они видели, что черти в виде воронов полетели оттуда на Выборгский берег в большую губу, которая и по сие время Чертова Лахта называется.

От Коневца до Чертовой Лахты считают не более шести верст. На сем расстоянии для изведания глубины опускал я в озеро веревку с гру­зилом, и до дна инде намерил близ 25 сажен. Такой великой глубины от самой вершины Невы даже до Коневца, на расстоянии ста двадцати верст, нигде не находят и в нарочитом расстоя­нии от берега не более намеривают, как только до шести и до семи сажен. Напротив того, от Коневца, далее к северу, озеро становится от часу глубже, так что в иных местах сажен до полу­тораста глубины в нем находят.

Чертова Лахта нарочито далеко от озера внутрь земли простирается, имеет возвышенные берега и такую глубину, что самые большие суда со всем грузом к самым берегам приставать в ней могут. Подобного пристанища между вершиною Невы и сею лахтою по Выборгскому берегу нигде нет. При конце сей лахты лежит русская деревня, од­ним именем с лахтою называемая, которая состоит из одиннадцати дворов. Крестьяне тут живущие принадлежат барону Андрею Ивановичу Фридрихсу и столько же от него зависят, как и чу­хонцы, которые на земле его имеют свои житель­ства. Все различие между русскими и чухонцами состоит только в вере и несколько в языке, но большая часть русских не так хорошо говорят своим языком, как чухонским, и женский пол наибольше язык сей употребляет, так что некото­рые из них по-русски говорить совсем не умеют.

Дворы в упомянутой деревне расставлены по-чухонски, то есть беспорядочно, но большая часть лицом обращены к губе. За деревнею внутрь земли идет лес, в котором расчищены места для пашни и покосов. Лахтяне обыкновенно сеют рожь, яч­мень и овес, но окольные чухонцы прибавляют к тому мелкий род гороха и бобов.

От Чертовой Лахты до Кексгольма озером счи­тают 30 верст. На половине сего расстояния втекает в Ладогу ручей Лососок, которым кон­чится берег, принадлежащий барону Фридрихсу, и от него начинается округ Кексгольмский. Места к Кексгольму становятся каменистее и лес мельче, особливо чем ближе подъезжаешь к устью реки Воксы, на которой стоит Кексгольм[4], Корелою в старину называвшийся.

С Ладожского озера к городу Кексгольму вер­сты с полторы надобно подниматься рекою Воксою, которою, однако ж, к самому городу подъ­ехать не можно по причине каменистых порогов, и суда останавливаются ниже порогов на правой стороне против течения реки возле казенных хлебных анбаров, от которых до города чрез ров­ное поле с версту идти еще надобно. Не доходя до города, во-первых, встречаются большие дере­вянные домы, построенные за несколько лет для военных команд там находившихся, а ныне впусте оставленные, за которыми следует потом и городское селение. Оно все невелико и состоит из деревянных домов, из которых большая часть едва домами назваться могут. От сего посада до­роги идут в левую сторону к крепости, а в пра­вую к другой части города, севернее лежащей. Крепость отделяется от города пустым расстоя­нием, близ полуверсты простирающимся, и отовсюду окружена водою реки Воксы, которая перед крепостью разделяется на большие рукава, теку­щие порознь в Ладожское озеро и объемлющие пространный остров, на котором лежит вся выше­сказанная селидьба и крепость.

В городе как церковь, так и все строение де­ревянное; рынка совсем нет, а есть кой-где между домами маленькие лавки с маловажными товара­ми. В северной небольшой части города церковь лютеранская также деревянная, а в крепости ка­менная греко-российская. Внутри жительства по­всюду царствует пустота и безмолвие, а окрест­ные места представляют глазам только дикий лес, бугры песку и кучи камней.

Река Вокса хотя не судоходна, но очень изо­бильна водою, которая по причине порогов весь­ма часто разливается в стороны и делает мно­жество островов. Примечено, что в реке сей ко­личество воды годами бывает больше или меньше, и сие приписывают неровному количеству выпа­дающего снега, который, растаивая, сообщает воду реке Воксе. От избытка ж воды как в Воксе, так и в других реках, в Ладогу впадающих, про­изводят повременную прибыль или убыль воды в самом озере, в котором лет по семи сряду вода бывает высока и год от году прибывает, а потом начинает упадать и скоро или медлительно в са­мой вещи умаляется. О сем явлении многие из набережных жителей с уверением рассказывают, но рассказов своих никакими верными наблюде­ниями подтвердить не могут и никто из них не знает, до какой высоты вода в озере прибывала и как низко упадала? Ныне несколько лет сряду, по примечаниям жителей, вода в озере идет на прибыль и против прежних годов нарочито воз­высилась, следовательно есть возможность опреде­лить степень ее возвышения, наблюдая отныне, сколько в последующие годы прибудет или уни­зится. Но при сих наблюдениях, которые для вер­ности в разных местах около озера делать на­добно, необходимо нужно примечать и обстоя­тельства, которые прибыль или убыль воды про­изводить могут, как-то количество снега, дождя, туманов, красных дней и пр., чтоб после вероят­ную причину сего явления открыть было можно.

Кексгольм, окружен будучи отвсюду водою, на­турально должен изобиловать рыбою, но вместо того бывает она там столь редка, что в летнюю пору, как например в июне, едва получить ее можно. Иной причины сему я не слыхал, как только что нет ей лову и что лов обыкновенно бывает под осень, когда сиги из озера подни­маются в Воксу и, дошед до порогов, против го­рода лежащих, которые отменной вышины не имеют, под ними останавливаются, и тут ловцы, сидя на скамейках, черпают их из воды сачками в великом множестве.

Июня 25 числа в пустом и безмолвном Кексгольме появился народ, который толпами стекался к пристани, где я стоял на судне, и оказалось тут много лодок для отвоза людей на остров Ва­лаам, на котором перед Петровым днем годовая бывает ярманка. В поход сей собрались и старые и молодые, и малые и большие обоего пола люди, так что он походил на течу лапландских пеструшек (Mus Lemmus)[5], которые по временам такие же делают путешествия и берутся неведомо откуда; притом как зверькам сим во время течи нередко случает­ся родить, так и с кексгольмскими на Ва­лаам ездоками то же самое приключается; по крайней мере в 1785 году при мне сие сделалось, что на одной непокрытой лодке, людьми напол­ненной, беременная женщина среди озера благо­получно разрешилась от бремени, с которым по­ехала из Кексгольма на Валаамскую ярманку. Я наведывался о причине, побудившей оную жен­щину в тяжелом ее состоянии ехать на Валаам, и мне сказано, что она поехала только для про­гулки и наипаче для того, что другие туда же ехали.

От Кексгольма до Валаама иные считают 60, другие 90 верст, ибо расстояние сие мерено ли когда, неизвестно, потому кто скорее оное про­едет, тому не столь длинно оно и кажется, а кто греблею и еще во время противного ветра или тумана принужден бывает туда тащиться, тот больше и верст сказывает. Обыкновенно из Кекс­гольма отправляются туда ездоки июня 25 и 26 чи­сла, на Валааме же бывают по 30 июня, ибо вся ярманка не более трех дней продолжается. Для сей ярманки из Кексгольма отправился я на Ва­лаам, куда поспел в одни сутки.

Остров Валаам в окружности имеет 27 верст. Берега его инде состоят из каменных утесов, которых верхи покрыты лесом, инде из отлогих скатов и подолов гор, которыми испещрен весь остров. Во внутренность его с разных сторон про­стираются из озера великие губы или заливы, коих направление, длина и ширина весьма различны. При одном из сих заливов находится Валаамский монастырь[6] в северной стороне острова и лежит по левую сторону залива, которым с озера к нему подъезжают и который около трех верст длины в себе имеет. Залив сей позади монастыря не в дальнем расстоянии оканчивается, и пред кон­цом его, по ту же сторону с монастырем, по­строены для ярманки деревянные лавки и светли­цы для постою приезжим. Сии последние лежат близ губы под горою, а монастырь стоит наро­чито на высокой горе.

Поверхность горы, на которой лежит мона­стырь, состоит из пространной ровной площади, откуда немалую часть острова и Ладожского озе­ра видеть можно. Вообще местоположение мо­настыря весьма красиво и, можно сказать, вели­чественно, но монастырское строение нимало ему не соответствует. Оно состоит из деревянной огра­ды, в которой церковь с колокольнею и мона­шеские хижинки также деревянные; но в быт­ность мою там начали строить как церковь, так и кельи каменные. Обитель сия давно бы могла быть каменная, особливо когда покойная импе­ратрица Елисавет Петровна пожаловала на выстройку после пожара восемь тысяч рублей, на которые построены только вышесказанные лачуги. Видно, что тогдашние монахи лучших жилищ не заслуживали, и жалеть можно об оных осьми ты­сячах, что государственная казна бесполезно их лишилась. Нынешние, напротив того, пустынники заслуживают иметь лучшую обитель; они ведут жизнь трудолюбивую; в обществе их, которое со­стоит по крайней мере из двадцати человеков, не видно ни малого несогласия; они ничего не имеют порознь, а всем владеют вместе; но паче всего похвальна их трезвость, которую наблюдают очень строго и не впускают к себе на остров ни вина, ни водки, как только во время ярман­ки; да и тогда не только сами напитков оных не употребляют, но еще сожалеют о посторонних, коим вино нравится, ропщут на привозящих оное целовальников и желают, чтоб лучше не было у них ярманки, нежели чтоб во время оной приво­зимо было горячее вино. Ибо хотя все они сов­сем ево не пьют, но все так же боятся, чтоб кого-нибудь из них не соблазнил пример приез­жих или не искусил дьявол.

На всем острове Валааме кроме монастыря нет никакого другого селения, а находятся только в разных местах пустые хижинки, нарочно пост­роенные для большего уединения валаамским пу­стынникам, из коих иные удаляются туда от своей собратий и живут в них по нескольку недель и месяцев. Для сих пустынек избраны места са­мые красивые, где взор наслаждается приятностию дерев, произрастений, каменных утесов и до­лин, а душа питается размышлениями, кои рож­дает тишина и уединение. Но и без сих пусты­нек пребывание в самом монастыре столь уеди­ненно, что кроме годовой ярманки очень редко бывают там приезжие люди. Окружающее остров сей Ладожское озеро отделяет валаамских пу­стынников от сообщения с набережными жителя­ми и никто из них туда не издит как разве по случаю, потому Валаамский монастырь наиспокой­нейшим может быть убежищем для таких людей, кои в обществе исполнили долг человека и граж­данина и тем заслужили, чтоб оно позволило им препровождать остальную жизнь в совершенном спокойствии, не требуя от них больше никакого служения. Но грешно бы было, если бы такое спокойствие без разбору давалось людям общест­ву не служившим, которые одним только отри­цанием от мира право на то снискивают.

Ибо хотя Валаамский монастырь на содержа­ние свое жалованья из казны не получает[7], но он пользуется не одним только Валаамом, а еще многими другими островами, поблизости от него на озере лежащими, которые изобилуют лесом, сен­ными покосами и рыболовными урочищами. Угодья сии довольное доставляют пропитание как пустынникам оным, так и набережным жителям, которые из доли от промысла или из платы на монастырь работают. На Валааме близ самого мо­настыря имеются пашни, овощные огороды, луга и паствы для монастырского скота. Заливы про­стирающиеся из озера внутрь острова доволь­ствуют обитель рыбою; окружные ж тони для рыб­ной ловли ежегодно откупают у монахов набереж­ные жители. Тридневная ярманка приносит мона­стырю ежегодного доходу от двух до трех сот рублей, которые собираются за лавки с купцов и за молебствия с православных[8]. Сверх того не­редко получает обитель сия хорошие подаяния от набожных людей как из С.-Петербурга, так и из других городов, откуда неизвестные иногда особы присылают ей муку, крупу, горох и другой харч.

При таком довольстве всего для жизни потреб­ного, в безмолвной тишине и спокойствии пу­стынники оные блаженную ведут жизнь и имеют действительно причину вести себя соответствен­но своему званию, в чем и не можно не отдать им справедливости. Ибо живут они благонравно и ежедневно отправляют установленное церковнослужение; обедний и вечерний стол имеют все вместе, причем обыкновенно глубокое наблюдает­ся молчание, для сохранения которого один из братии громко и явственно читает, стоя, какую-нибудь церковную книгу, когда другие брашно свое вкушают. Обыкновенная их пища состоит во щах, ухе и каше. Яств сих по тарелкам они не разливают, а все вместе черпают их из больших деревянных чаш деревянными ложками, и салфе­ток для утиранья не держат, отчего видеть их за столом, а особливо сидеть с ними вместе по­казалось мне хотя не совсем претительно, одна­ко же и неприятно. Во время стола прислужи­вают из них младшие; по окончании оного все вместе громогласно читают молитву и расходятся по своим кельям, где упражняются в разных рукоделиях, как например, точат кленовые ложки и чотки, вырезывают кипарисные кресты и пр., а в летнее время работают в огородах, пашут землю, жнут хлеб и косят сено. Строитель Назарий во всех сих работах равное с другими при­нимает участие.

Кроме пахотных мест, лугов и лесу, находится на острове хорошая глина, которая употребляет­ся на делание кирпичей для начатого каменно­го строения. Кирпичи делаются верстах в трех от монастыря наемными работниками, которые за тысячу кирпичей с подрядчика получают по полтора рубля, а подрядчик за ту же тысячу берет с монастыря по три рубли. Возле глины, которая цветом светло-синяя и лежит в долине под самою поверхностию земли, находится и песок по край бора, соснягом покрытого. При самом сем месте сделаны печи для обжигания кирпича и большая изба для житья работникам, которых в бытность мою было там 42 человека, и все они пришель­цы из Ярославля. Известь жгут близ монастыря из мраморного щебня, который привозят на судах с острова Ювёня, лежащего верстах в тридцати от Валаама близ города Сердоболя, где добывает­ся бледно-зеленый мрамор для казенных в С.-Пе­тербурге строений. Деньгами на строение, по сказ­кам валаамского строителя и монахов, снабдевает обитель сию Новогородский и С.-Петербургский митрополит Гавриил.

Кроме всего сказанного имеют валаамские пу­стынники на острове своем великое множество та­кого вещества, которым они не пользуются, а именно железной руды, которая лежит на самой поверхности земли сливными камнями темно-красного цвета и составляет целые горы и стоя­чие над водою утесы. Руда сия находится в той самой горе, на которой стоит монастырь. С пер­вого виду кажется она твердым диким камнем, но когда ударишь о такой камень молотом, то он растрескивается и распадается наконец в разно­образные глыбы, кои зернисты и сложением своим походят на дресву Если же кусок такого камня разобьешь молотом в мелкий порошок и прило­жишь к порошку сему магнит, то железные частицы прилипают к нему в таком множестве, что весь почти разбитый камень без большого остатка пристает к магниту, из чего смело за­ключить можно, что руда сия железом должна быть изобильна. Заключение сие подтверждает из­вестный железный песок, который в С.-Петер­бурге продается в лавках и привозится с остро­ва Валаама, где находится он в трех только ме­стах, а именно у креста неподалеку от монасты­ря, в Никоновой пристани и на Военном остров­ке в Баенной пристани. Он выметывается из озера на упомянутые места сильным волнением во время жестоких бурь, а в тихую погоду совсем его там не бывает. Весьма вероятно, что тяжелый сей песок не издали водою туда приносится, а вымывается сильными ударами волн из самого бе­рега, водою окруженного, из чего явствует, что железная руда от поверхности острова далеко внутрь земли простирается, и, судя по песку, ко­торый походит на чистое железо в порошок пре­вращенное, не без основания думать можно, что в глубине земли железная руда еще добротнее, нежели какова она на поверхности острова Но и сия столько имеет хороших признаков, что за­служивает испытание искусных рудоплавильщиков. Я знаю, что на острове Валааме не най­дутся все удобности к заложению на нем же­лезоплавильного завода, потому что нет там реки для заводского пруда потребной и не имеет он столько на себе лесу, чтоб на многие годы для завода стать его могло; но как остров сей лежит недалеко от Выборгского берега, который и река­ми и лесом изобилует, то железную руду, добы­вая на Валааме, водою можно возить на берег и там плавить.

Лес на Валааме наибольше изобилует соснягом, который на каменистых борах редок, но по низ­ким и суземистым местам растут всякие другие деревья, между которыми нередко попадается клен. Возле монастыря находится целая кленовая рощица, в которой показывают пустынники моги­лу некоторого шведского принца. Могила сия не имеет никакого надгробного камня и, следователь­но, никакой надписи, а лежит на ней тонкая боль­шая плита, которая по небрежению жителей раз­давлена лошадью. По сказкам монахов, погребен­ный там некогда принц занесен был на Валаам сильною бурею и, потеряв у сего острова свое судно, остался на нем до конца своей жизни... На каменных холмах по острову между мхами попадается шиповник (дикая роза), который вы­шиною бывает не более фута, однако ж прино­сит бледно-красные цветки и ягоды. В тенистых местах между деревьями растет волчья липа (Daphne mezereum), из­вестная под именем ягодок, которой едкая кора нарывает на теле человеческом пузыри, а ягоды причиняют жар и опухоль на щеках, если ими натереться, как то делают иногда деревен­ские ребята; но несмотря на сию едкость, изб­ные тараканы весьма до деревца сего жадны, объедают на нем листья, и оглодывают кору до самого дерева, что много раз изведать мне слу­чилось, когда, принося из лесу его ветви, остав­лял их на ночь в крестьянских избах. Все другие деревья, какие в северных странах водятся, ра­стут также  и на сем острове, на котором из плодоносных кустов плодовитее всех малина.

Из зверей на Валааме видел я одних зайцов, а в губах, которые от озера внутрь острова про­стираются, показываются временем небольшие черные тюлени, которые выходят из воды на камни и на них покоятся. Они нередко заползают в мережи, кои ставятся для рыбы в узких перешей­ках заливов. Сюда заходят они для поядения рыбы, в мережи набившейся, которую пожрав, прогры­зают и самые снасти, чтоб выдраться из них опять на волю. Часто также хватают тюлени за рыбок на крючки насаженных и попадаются вместо ры­бы, для которой крючки в озеро опускаются. Случается иногда вытаскивать тюленей и в нево­дах, которыми ловят рыбу, но обыкновенно бьют их из ружей и сала снимают с тюленя около двух пудов.

Когда я делал сии наблюдения, то между тем продолжалась на Валааме ярманка, на которую очень много съехалось народа со всей окружности Ладожского озера. Купцы олонецкие и тихвин­ские, а особливо первые, навезли туда разных товаров и расклали их в монастырских деревян­ных лавках, которых числом до осьмидесяти. В лавках у них были разные шелковые материи и платки, ситец и выбойка, холст и крашенина, белые выделанные кожи, медная и железная по­суда, перстеньки, запонки, иглы и всякий щепе­тильный товар. Покупщики сих товаров были на­бережные обоего пола жители; они приезжали туда на соймах или больших лодках и как места в монастырских покоях всем им недоставало, то многие препровождали ярмоношное время на сво­их судах и в них ночевали. Торговый шум утихал ночью не надолго; светлость и краткость тогдаш­них ночей не позволяли долго просыпать в таком месте, где всяк множеством хлопот казался быть занят. Деревенские женщины и девки ранее всех от сна пробужались и, вставши, немедленно бросались к воде, чтоб умываться. Действие сие продолжается у них немало времени, потому что оне, во-первых, полощутся водою, потом моются мылом, которое смыв, натираются белилами и, натершись, стоят или сидят на судах без вся­кого действия, давая время белилам хорошенько вобраться в кожу. После сего бережно смывают их с лица; и как многие из них зеркал не имеют, то смотрятся в воду и помощию сего зеркала уравнивают на себе подложную белизну, которую наконец прикрашивают румянами; наде­вают на себя кумашные сарафаны и повязывают­ся алыми платками или лентами и тогда уже с судов своих сходят. Многие без сумнения уборку сию похулят, особливо за излишнее употребление белил, которые составляются из вредной свинцовой извести, но поелику деревенские женщины убираются таким образом только во время ярман-ки, а в домах у себя в одни большие празд­ники, то беленье сие нимало лиц у них не пор­тит, а доказывает напротив того их опрятность, веселость духа и охоту нравиться, когда есть кому казаться. Из сего ясно также видеть можно, что в нравах их грубости нет и что народ, который печется о убранстве, весьма способен к приня­тию просвещения ему приличного.

Июня 29 дня народ стал разъезжаться, и к ве­черу ярманка совсем кончилась, так что на Дру­гой день окружность валаамской обители как бы опустела, и тогда-то пребывание на Валааме чув­ствительно сделалось скучно потому наипаче, что веселая ярманка еще в свежей была памяти. Мне оставалось списать чертеж сего острова, который окончив, отправился я в город Сердоболь[9], в 40 верстах от Валаама лежащий, который по-фин­ляндски называется Сордавала и до которого от Валаама считается 25 верст открытым озером и 15 верст губою, при конце которой он лежит. Губа сия, так как и все расстояние от Кексгольма до Сердоболя на 90 верст по Ладожско­му озеру простирающееся, изобилует разной ве­личины и вышины каменистыми островами, из ко­торых иные голы, а другие поросли ельником. Город Сердоболь лежит на косогоре, вдавшемся мысом своим в упомянутую губу; строение в нем все деревянное; населен по большей части фин­нами, которых в тамошнем мещанстве 606 чело­век считается. Из них очень немногие имеют при домах своих лавочки с мелочными товарами, не­которые производят небольшое хлебопашество, а большая их часть различными перебиваются спо­собами. Зажиточные и почетные обыватели в разном расстоянии от города имеют свои земли (по тамошнему, гейматы), с которых получают как хлеб, так и всякие съестные припасы для соб­ственного только содержания, от которого на про­дажу немного остается, и потому безземельным людям, при должностях там находящимся, еже­дневную для себя пищу доставать там очень труд­но. Вообще сердобольские жители больше кор­мятся покупным в Ладоге и в Шлиссельбурге хлебом, нежели своим собственным, который хотя и хорошо там родится, но каменистые места до­вольно сеять его не позволяют.

Поелику жители в сем городе и в окрест­ностях по большей части лютеранского исповеда­ния, то в Сердоболе позади жила на горе на­ходится для них изрядная деревянная церковь; российской же церкви в самом городе нет, а стоит она в двух верстах от города по левую сторону губы, которою надобно туда ездить из города. При церкви сей живут только священник и дьячек, и она уже очень ветха, хотя прихожан к ней и довольно много, а именно 660 человек мужеского да 580 женского пола. Прихожане сии суть наиболее кареляки и по-российски не разу­меют, потому священник толкует им церковную службу на их языке, на котором печатных цер­ковных наших книг еще не имеется. Но как все тамошние наши священники финский язык хоро­шо разумеют и есть из них учившиеся в семина­риях, то такие могли бы перевесть по крайней мере нашу службу на финский язык, что по мно­гим причинам было бы полезно.

Хотя в Сердоболе никаких рукоделий по сие время не заведено, кроме того, что начали де­лать там поярковые шляпы, однако в городе сем издавна ежегодно бывает ярманка в генваре ме­сяце и продолжается целую неделю. На ярманку сию кроме россиян съезжаются российские и шведские финны и карелы. Важнейшие вещи, которые они привозят, суть шкурки куниц, выдр, норок, рысей и пр. Цена рысьей шкурки обык­новенно от шести до семи рублей простирается, то же стоит и выдра.

К Сердобольской округе принадлежат восемь погостов, в которых жителей, состоящих в по­душном окладе, по последней переписи считает­ся 15 837 человек, а именно:

В Сердобольском погосте . . . . .                         4188.

В Якимварском      »       ....                         3803.

В Рускальском       »    .....                           440.

В Имбилацком      »       ....                         1682.

В Шуйстамском      »       ....                         1241.

В Рускальском и Пелгиярвском . . .                         1374.

В Соярвском        »       ....                         1377.

В Салминском       »    .....                         1732.

Из сих погостов Сердобольский, часть Рускальского, Имбилацкий, Соярвский и Якимварский го­сударевы, а прочие принадлежат разным поме­щикам, как-то большая часть Рускальского и весь Пелгиярвский графу Бутурлину, Шуйстамский генерал-порутчику Кашкину, Салминский графам Орловым.

В Рускальском погосте в 30 верстах от Сердоболя внутрь земли, близ большой дороги к Нейшлоту, находится в горах прилежащих к шведской границе известная Рускальская мраморная ломка, где добывается мрамор наиболее пепельного цве­та с желтыми и зеленоватыми струями; но в кря­же гор, которого окружность близ пяти верст простирается, находится также мрамор и других цветов, выключая голубой и красный, а именно есть там зеленый мрамор с примесью белых, желтоватых и черных прожилков и пятен, есть серый, белый и черный вместе струями, прожил­ками и полосами, есть несколько бурый и серый с белыми крапинками. Наиболее работа произво­дится в горе Белой, где ломают пепельный мрамор, который тем лучше становится, чем далее работники в глубину подаются. Для сей работы на­нимаются от казны вольные люди, и мрамор упо­требляется в С.-Петербурге на разные казенные здания. Его привозят сюда подрядчики на крепких галиотах, на которые нагружают оный за четыре версты от Сердоболя в реке Гелюле, впадающей в Сердобольскую губу. До пристани, на Гелюле находящейся, от Рускальской ломки считается около 30 верст, чрез которые мрамор возят су­хим путем, что немалого стоит труда и иждиве­ния. Подробное описание как сей, так и других мраморных и каменных ломок в прошлом 1787 го­ду издал на немецком языке сердобольский лю­теранский протопоп Алопеус (Beschreibung der in Russisch-Kaiserl. Carelien besindlischen Marmor und andern Steinbruche, Berg und Steinarten. Von Samuel Alopous. St. Peterbourg. 1787 beh Schnoor.)[10].